Незажившая рана

Еще сверкал паркет. Еще отлаженным шепотом переговаривались секретарши в большой приемной у тяжелой двери главного редактора «Известий». Все было как бы по-прежнему, и даже не верилось, что уже нет над нами ЦК с его Агитпропом и что мы, коллектив, вольны писать, что угодно, подчиняясь лишь закону и читателям.

А через неделю украли ковер. Нет, это был не просто ковер. Это был шерстяной гигант, плотно укрывавший весь наш мраморный зал. Это был спецзаказ для одной из республик Средней Азии, а следили за графиком изготовления ответственные лица из самого южного ЦК. Такую задачу поставили перед братской партией в Москве. Ковер был размером с половину футбольного поля, если не больше. Вынести его было под силу только бригаде богатырей.

И вот вынесли. За ночь и совершенно бесследно. Сторожа ничего не видели. Оголенный пол «мраморного зала» выглядел жалко. Но это было лишь начало. С той ночи воровали много, безжалостно, в самых неожиданных местах редакции. Во мне живет смутная память, что с этого ковра все и началось.

Пожалуй, это единственный упрек, который я заготовил своему давнему коллеге Василию Захарько, который недавно выпустил книгу «Звездные часы и драма «Известий». Про ковер у Захарько — ни слова. А ведь тогда Василий Трофимович еще не был главным редактором «Известий», эта высшая должность станет завершающим этапом его 31-летнего служения газете еще шесть лет спустя. Он был ответственным секретарем, каждый день десятки раз пересекал этот ковер туда-сюда. Мог бы запомнить.

Зато во всем прочем, насколько могу судить, память В.Т. работала безукоризненно. Все этапы редкого взмывания «Известий» вверх и опасного планирования вниз, действующие лица, обстоятельства, внешние и внутренние, — отражены нашим летописцем в простой и четкой последовательности и с глубоким уважением к фактам.

Осень 91-го — волшебное время отечественной журналистики. Погода — дивная. Свобода — полная. Нет цензуры, нет Агитпропа, нет указаний «инстанций». Газетная бумага по-прежнему стоит копейки, и ничто не указывает, что к холодам ее цена одним рывком возрастет вдесятеро. Редактора все прежние, советские, но теперь они покладистые и отчаянно демократичные. А уж у нас, известинцев, тем более.

Мы только что сами сменили руководство газеты, избрав главным редактором Игоря Несторовича Голембиовского. Для большинства он просто Игорь, доброжелательный, доступный коллега, ироничный и бескорыстный, с которым мы работаем рука об руку вот уже двадцать лет. Игорь создает новую редколлегию — тоже сплошь все знакомые лица. В. Захарько, чуть смакуя удовольствие, подробно рассказывает, какими удивительными «золотыми перьями» оснащена знаменитая редакция, сколь популярны и авторитетны ее лидеры и почему профессиональное лидерство «Известий» и их Главного безоговорочно признается коллегами в столице и провинции.

Пройдет пять с половиной лет, и прославленный коллектив сгниет на корню. В мае 1997 года непотребные ароматы этого распада заставят брезгливо морщить ноздри не только привычную к скандалам журналистскую Москву, но и многих верных сторонников демократического развития России. Качества, приведшие «Известия» к быстрому и нежданному разрушению, на самом деле накапливались помалу, исподволь. Они стали проявляться тогда и в такой форме, когда их различить и охарактеризовать мог только внимательный, чуткий наблюдатель, к тому же предпочтительно непосредственный участник всех основных событий.

Именно таким, близким к идеалу, летописцем и проявил себя автор рецензируемой книги. Но прежде — одно чувственное отступление от сюжета. Оно важно для понимания предельно резкой критики, которой В. Захарько подвергает редакционную, кадровую, экономическую политику «Известий». И в первую очередь главного редактора газеты и президента акционерного общества И.Н. Голембиовского, властного, единоличного лидера, прошедшего горький путь от всеобщего редакционного кумира до носителя множества грехов.

Суть же «лирического отступления» вот в чем. Василий Захарько любит «Известия». Не «любил» — именно любит. И, как пишет он под конец книги, будет любить до конца своих дней. В. Захарько до сих пор готов в восторге повторять любимые имена: Аджубей, Аграновский, Бовин, Гарин, Стуруа… Столь же пылкие чувства у автора вызывают многие коллеги его поколения. Подчеркиваю это потому, что в книге много острой критики, но читатель увидит: ее источник не личная обида, разочарование, озлобленность — только боль. Острая боль, что не утихает с годами: трудно смириться с тем, что многие годы твоей жизни, если не вся жизнь, обещали желанные итоги, а завершились неудачей.

В 1991 году к руководству «Известиями» пришли зрелые журналисты в возрасте вокруг 50 лет. Они знали о советской, подцензурной печати всё. Но о печати свободной, конкурентной, существующей без повелений власти, но и без опоры на нее, — ничего. Самоуправление оказалось сложной штукой. Избрать себе начальника оказалось просто. Но не было механизма, как от него избавиться. Не прошло и двух лет, как И. Голембиовский, шаг за шагом, присвоил себе огромные полномочия и стал много влиятельнее коллектива, его избравшего. Тут же пышно расцвел фаворитизм, подхалимаж становился все низкопробнее, стиль управления — непререкаемее, экономические новации — авантюрнее и убыточнее.

Вновь во всей наглядности представала перед известинцами политическая аксиома: «Власть развращает. Власть абсолютная развращает абсолютно». Юная генерация подхалимов уже не называет главного редактора «Игорь». Они называют его «босс», «хозяин» и «царь». Голембиовскому это нравится. Падкий до лести, запутавшийся в политиканстве, он тем не менее сохраняет в себе важные черты, за которые его любили. В новом постсоветском мире они все более редки: Игорь по-прежнему глубоко предан «Известиям», идеалам свободной печати. И еще: он глубоко, искренне бескорыстен. Там, где другие, чуть исхитрившись, становились миллиардерами, он и руки не протянет за чужим рублем.

Может, лучше, если бы в нем, сосредоточившем в своих руках всю власть в «Известиях», было бы чуть меньше презрения к деньгам? Может, драма газеты, в которой слились воедино подкупы, обманы, ложь, клевета, разорение доверчивых и обогащение коварных, — может, эта драма не состоялась бы или приняла не столь омерзительные формы?

Завершающие события многолетней драмы, описанные Василием Захарько в спокойной, едва ли не эпической манере, закручиваются наподобие тайфуна. В самом центре его еще покой, ветры несутся как бы вдали. Но вот наступает май 1997 года, всего одна неделя — и прежних «Известий» нет. Как не стало многого из того, что прежде называлось Советским Союзом.

Не стало — закономерно или случайно, ввиду нелепого стечения обстоятельств? Что это было: убийство или самоубийство? История самой популярной газеты страны, превратившейся в историческую абстракцию, рассказанная непосредственным участником поразительных событий точно и правдиво, приглашает читателя к самостоятельному ответу на эти все еще не затянувшиеся сомнения.

Владимир НАДЕИН,
журналист старых «Известий»,
многолетний автор фельетонов,
соб. корр. газеты в США —
специально для «Новой»

Оригинал